Владимир Путин еще не опубликовал программной статьи по внешней политике и национальной безопасности, обязательной для любого серьезного кандидата в президенты. Хотя формально поведение Москвы на международной арене по-прежнему определяет президент Дмитрий Медведев, все убеждены, что курс уже адаптируется под Путина. Этому способствуют как заявления самого премьер-министра, который стал чаще высказываться на внешнеполитические темы, в частности адресуясь к Соединенным Штатам, так и полемика вокруг Сирии. Россия ведет себя жестко и неуступчиво, а подобную позицию принято ассоциировать с Владимиром Путиным. Что изменится в случае его прихода на пост главы государства? На эти вопросы отвечает главный редактор журнала «Россия в глобальной политике» Фёдор Лукьянов.
Начать надо с того, что внешняя политика в принципе не является в России предметом острых споров. Линию руководства критикуют наиболее убежденные либералы-западники и великодержавные консерваторы, расположенные на противоположных краях общественно-политического спектра и составляющие его небольшую часть. Однако в основном существует консенсус.
Если попытаться его сформулировать в общем виде, то сводится он примерно к следующему. Россия должна поддерживать свой престиж и добиваться уважения на международной арене, не подчиняясь диктату. Иметь свободу рук, не ограничивая ее обязывающими альянсами. Продвигать свои экономические интересы. Лидировать на постсоветском пространстве. При этом ей нужно вести себя осмотрительно, не ввязываться в авантюры и не рисковать без особой нужды.
Этот набор может варьироваться, в разное время на первый план выходят разные компоненты, меняется риторическая окраска. Но в целом он сохраняется с середины 2000-х годов, несмотря на многочисленные политические катаклизмы. Нет оснований полагать, что возвращение Путина на президентский пост внесет принципиальные коррективы.
Путин окажется у руля в ситуации крайней внешней непредсказуемости, когда традиционная реактивность российской политики (она откликается на импульсы извне и почти никогда не проявляет инициативу) будет востребована еще больше. Отсутствие стратегического подхода обусловлено объективными обстоятельствами: он, вероятно, в условиях современной мировой политики невозможен. Остается только приготовиться к любым поворотам сюжета и постараться быстро на них отвечать. Российская политика подчеркнуто не идеологична, что, в принципе, придает дополнительную гибкость. Например, США или Евросоюз больше скованы необходимостью следовать заявляемому ценностному подходу.
Путин в основном предельно прагматичен. Есть одна внешнеполитическая составляющая, в которой премьер весьма эмоционален, и именно она, скорее всего, будет оказывать серьезное воздействие на внешнеполитическое поведение. Это его отношение к Америке.
На встрече Владимира Путина с политологами две недели назад, где, надо сказать, о международных делах почти не упоминали, хозяин лишь однажды затронул этот аспект – и сразу заговорил об Америке. Стало понятно, что три с половиной года паузы, в течение которой главенство в этой сфере было передано Дмитрию Медведеву, не остудили страсти. Глава правительства по-прежнему очень эмоционально воспринимает Соединенные Штаты, основным содержанием политики которых он (судя по всему, совершенно искренне) считает диктат, бесцеремонность и неблагодарность. И это не наследие »холодной войны» или службы в советской разведке, как принято интерпретировать, а личный опыт, полученный в общении с Вашингтоном, особенно при Джордже Буше.
Генезис российского политика номер один убедительно раскрывает документальный фильм «Путин, Россия и Запад», недавно показанный по каналу BBC2. Шум он вызвал из-за признания Джонатана Пауэлла, бывшего главы аппарата Тони Блэра, что »шпионский камень», предъявленный в 2006 году ФСБ, действительно был провалом британских спецслужб. Однако главная ценность не в забавных анекдотах и неизвестных подробностях, а в способности авторов через них показать образ главного героя.
На протяжении четырех серий видно, как сильно меняется Владимир Путин – внешне и по поведению. При этом авторы показывают, что перемены, произошедшие с Путиным и российской внешней политикой в 2000-е годы, не следствие произвола Кремля или сознательного движения в антизападном направлении, а, как правило, объяснимая реакция на бурное развитие событий в мире и на постсоветском пространстве. Иными словами, то, каким стал российский курс, результат не только внутренне присущих ему особенностей, но прежде всего внешних импульсов, которые заставляли менять линию.
Изначальный Путин был настроен на то, чтобы сделать Россию частью некоего международного »концерта» с Западом. И первые годы его президентства (вероятно, вплоть до «оранжевой революции» на Украине) были временем, когда он пытался »зайти» с разных сторон, чтобы влиться в западную орбиту. Конечно, на условиях, которые он сам считал справедливыми и равноправными и которые не казались таковыми партнерам.
На беду, эта фаза пришлась на период, когда Соединенные Штаты в годы правления неоконсервативной администрации Джорджа Буша попытались окончательно воплотить в жизнь концепцию полного доминирования США в международных делах. Что еще хуже, острие оказалось во многом направлено туда, где Россия воспринимала это особенно болезненно. Среди приоритетов второго срока Буша, напомним, значились принятие в НАТО Украины и Грузии, размещение третьего позиционного района ПРО в Польше и Чехии на фоне отстаивания общей идеи продвижения демократии.
Столкновение путинского «конструктива» (солидарность 11 сентября, Центральная Азия, Афганистан, закрытие военных объектов на Кубе и во Вьетнаме) с бушевским »негативом» привели едва ли не к фатальным последствиям.
Можно даже отчасти порадоваться, что кульминацией стала лишь небольшая локальная война на Кавказе (при всем ее трагизме), а не нечто большее. Но она подвела черту под опасной эскалацией, и с тех пор Россия и Запад вступают в другой этап, очертить контуры которого пока невозможно. Поведение сторон непредсказуемо по причине внутренних трудностей, с которыми они сталкиваются (политические и экономические кризисы), а также кардинального сдвига глобального контекста в связи с ростом Азии. Последнее могло бы стать почвой для сближения: проблемы России и США в Азиатско-Тихоокеанском регионе зачастую пересекаются. Хотя две державы находятся в разном положении и преследуют разные интересы, есть предмет для как минимум серьезных консультаций.
Точнее, мог бы быть.
Возвращение Путина, не растратившего своего потенциала недоверия к Америке, укрепляет дух соперничества. Да и Вашингтон не желает видеть российской роли в Азии. И двусторонняя повестка дня сразу споткнется о вечную тему противоракетной обороны. Она Путину хорошо знакома, и в ней тоже есть опыт тотального невосприятия Америкой российских попыток сближения.
Поэтому перемен на американском фронте российской политики не предвидится, а этот «фронт», как правило, задает тон и остальным.
